Максим Ильинов, пожалуй, самый заметный казак в Ростове. Рыжий, честный, влюбленный в свою нацию, он сумел обаять телеканалы BBC и FoxNews, которые сделали фильмы о нем; во время ЧМ по футболу его картины выставлялись в самых посещаемых местах города: фан-зоне и аэропорту «Платов». Он изобрел новый жанр в искусстве — казачий поп-арт и старается тиражировать его на весь мир. Чего ради?
— Давай спрошу сразу: за что тебя хейтерят больше всего? — А «хейтерят» — это что? Я ж изучаю гутор российский. А, ненавидят. В открытую — ни за что. Часто за глаза осуждают, на что ребята знакомые говорят: вы же знаете номер его телефона, скажите лично. Но оппоненты считают это нецелесообразным. Знают, что за словом в карман не полезу.
— Не, ну, мы за любой кипиш. Могут выхватить нормально. А нелюбовь ко мне, если одним словом — «выскочка». Мол, все темы на поверхности, берешь чужое — делаешь трендом, пиаришься за чужой счет. Со стороны многим кажется, что это продажная история. Но кто меня знает, понимает, никакого хайпа там нет. Это просто я. Многие считали, что и «Атаманский дворец» (Ильинов сочиняет и исполняет казачий рэп) — западный проект. Особенно после ролика «Национальность — казак!». Расследования проводили, уверяли, что это сделано на деньги США, чтобы раскачать ситуацию. Много телеканалов у меня спрашивали, так ли это. Но когда побывали на нашей кухне… Вот, знаешь, какое главное качество казачьего народа? У него все есть.
— Хорошее качество. А как это?
— А так. Независимо от социального статуса мы живем, как бы это высоко ни звучало, по-братски. Во всех городах действует один и тот же казачий закон. У нас нету такой ломки, как у русского народа: те — либералы, эти — коммунисты, другие — прозападники, русофилы, язычники. У нас все просто: мы — православные, мы не заняты поиском мировоззрения, не ищем себя на Гоа. Самый главный гемор в жизни — «кто я?». Годы на это уходят. Мы этого избежали. И это очень помогает. Так вот, я художник…
— У меня, как сказали бы раньше, блестящее творческое образование. Классика жанра: художественная школа, художественное училище, художественный вуз. 14 лет беспрерывно учился! И вот поскольку я художник, у меня есть база: кисти, холсты, краски. У друга-винодела есть целое винодельческое хозяйство. У второго друга — конюшня, у третьего — фотостудия. И мы все можем решить своими силами: снять кино, сделать вино, завялить мясо, собрать людей в поход, устроить свадьбу, если не хватает денег. Есть ректоры из казаков, хирурги, ученые. И тот клип мы сделали быстро, на студии у шурина и Ивана Космынина.
— То есть никаких денег в принципе не было?
— Подруга одна моя из либеральной тусовки говорит: слушай, мы посчитали, это же просто миллион стоит. Да нет, дорогая, просто у каждого казака много своего, и он готов делиться. Мы так живем, в братской любви. А людей это смущает. У них нет этой соборности. Человек одинок стал. Он может быть моден, силен, успешен, но он одинок. Из опыта своего знаю, тот, кто оторван от своей традиции и веры, просто болтается, как лист в ведре. Он все в жизни попробовал: мышцы накачал, губы накачал, волосы покрасил, объездил весь мир, а ему плохо. Кувшинчик не наполняется. А почему? Потому что дырявый кувшинчик. А у казаков большая степень свободы и большая степень приятия. И при всей своей ортодоксальности это максимально динамично развивающиеся люди. Традиции не заводят нас в Средние века, в мракобесие, а выводят на высоты невероятные, делают гармоничную личность.
«Степан Разин» (фрагмент триптиха «Истина глубже»).
— Можно. Я узнаю. Смотрю, сидит на кассе в супермаркете, и внешне похожа, и манеры. Глянул на бейджик — Воронина. Ага! Наша.
Раньше гутарили так, что со стороны никто не понимал. Но офицеры, уходя на службу, конечно, учили русский язык.
— Был у тебя такой момент, когда пришло озарение: я — казак? Как яблоком по голове ударило.— Был. Лет 15 назад. Я прямо помню этот момент. Это было в Родионовке. Лежу я на песочке, рядом конюшня, лошади «фруфру». Лежу и думаю, что-то по истории у меня ничего не сходится. Понимаешь, я всю жизнь увлекался историей. Знал все войны со времен Древней Греции, всех генералов, кто, где, когда, ну все! И вот лежу я на этом песочке и вдруг понимаю — не сходится. Упоминания о казаках есть при Иване Грозном, они были на Куликовом поле, Дмитрию Донскому икону принесли, а ведь сословия появились позже на сотню лет. Не совпадают факты! А я знал, что я из сословия казаков, на могилах — деды в папахах. Позвонил историку знакомому и спрашиваю: «Дим, прости за тупорылый вопрос, но могут казаки быть национальностью, а не сословием?» Он: «Ты че, Макс, прикалываешься? Конечно, это народ. Масса доказательств тому». И у меня — бац! — пазл собрался. Ведь у нас даже фенотипы разные, моя мама — из Центральной России, а по отцу — все казаки-станичники, и у них все другое: образ мыслей, реакция, логика принятия решений. Меня поражало, что жизнь в деревне мамы и бабушки зависела от председателя, а у отца в станице даже не знали, кто это. Всем пофиг, сами все мутили. Могли украсть зерна — накормить свиней, продать свиней — купить рыбу, рыбу поменять на раков, раков сбыть армянам. Постоянно шел движ! Не воровством были богаты, а предприимчивостью. Могли легко договориться с цыганами, с азербайджанцами. А в Центральной России иноплеменник сразу входил в категорию «зверь», «чужак». У казаков я такого не наблюдал. В Кропоткине, где мы жили, много беженцев было с Кавказа, из Закавказья, и никаких конфликтов... Плюс кухня казачья, одежда, словечки, которые проскакивали. Все сошлось.
— Гутор, балачка! Раньше гутарили так, что со стороны никто не понимал. Но офицеры, уходя на службу, конечно, учили русский язык. Носителями языка оставались женщины. Бабушка спрашивает: «Будешь лытку есть?» Что за лытка? А это бедро куриное. Окунь — чекамас, лещ — чебак, камыш — чакон, канат — вельбуд, бес — анчибел. И вот под той ивой, здесь, на Дону, кувшинчик мой стал замазываться глиной. И казачий рэп, и казачий поп-арт, они оттого, что кувшин уже был переполнен. И стало выплескиваться такими творческими историями.
— Хорошо, а чем тебя зацепил именно поп-арт, который многим видится довольно примитивным искусством?
— (Смеется.) Только представь, сколько раз меня уже об этом спросили... Я понял, что мне проще дать вводную: вот послушай сначала «Атаманский дворец», казачий рэп.
— Я послушала.
— Ну, хорошо, почва есть. Почему поп-арт и почему казачий? Это просто форма выражения. Мне говорят: «Вот, стырил у американцев» — да кто у кого еще стырил! Посмотри казачьи гравюры XVII-XVIII веков, плакаты Первой мировой. Казак супостата колет штыком и улыбается, взрыв и облачко с надписью «бах!». Это ж чистый поп-арт! Даже по колористике. Я такое название специально дал. В чем главный принцип поп-арта? Тиражирование. Когда вышли 10-15 работ, они быстро улетели, но изображения их остались, стало понятно, что они живут сами по себе. И мы запулили поп-арт везде. Мы сделали концепцию наката на майки, кроссовки, автобусы.
«Пушкин и цимлянское».
— И такой проект уже сделан! Но я ни в коем случае не хочу, чтобы это навязывалось. Мне предлагали: хочешь, твой казачий поп-арт будет на каждом углу? Я отказался и продолжаю отказываться. Это, убежден, будет во вред.
— Какой была твоя первая поп-арт работа? С чего все началось?
— Я захотел в знаках проиллюстрировать Седмицу, Страстную неделю. Великий четверг — причастие, я нарисовал чашу. Великая пятница — снятие с креста, я нарисовал терновый венок. И так далее. Символ — это мощнейшая вещь, вон, смотри, как свастика до сих пор будоражит. И я задался идеей в знаках показать свой народ. Рассказать о нас доступным языком. Казаки — это же сейчас сплошные усы-самогонка-конь-гармонь-нагайка! Скучно. Я взял ручку, бумагу и стал рисовать идеи, который не входят в этот набор стереотипов. И стали всплывать истории из жизни. Это серия «Рыбы», серия «Виноград». И даже Пушкин.
— Пушкин уже тоже ваш, казачий?
— А он очень любил казачье вино, красное, игристое, «Казачка» называлось... Просто мало кто знает о казачьем следе. Когда памятник Ханжонкову открывали, а он донской казак, многие удивились: оказывается, казаки русский кинематограф основали? Вот она какая, жизнь. И этого цвета, этого понимания и юмора не хватало многим. Казачий поп-арт, он как открывашка работает: равнодушных к этому явлению нету.
— Ну, а как остаться равнодушным к Дональду Трампу в папахе?
— Да, но одни говорят: кайфово, давай раскрасим нашу жизнь. А другие… Знаешь, кто самые большие ненавистники казачьего поп-арта? Эмиграция. Свои же. В Берлине на моей выставке немцам вот очень зашло, а русские девчонки орали: «Ненавидим казаков! Вы бьете детей на площадях!» Я стою и понять не могу. Кто кого бьет? Каких детей? Я сам многодетный отец. Такой зашквар! Оказалось, что это «дети Навального» дрались с казачеством в Москве. Ну, е-мое.
«Эх! Повезло России с Доном! Д. Трамп».
— Как-то в Ростов приезжал Павел Лобков с «Ездим дома». Установка была точно такая — «казаки ходят с хоругвями и бьют всех нагайками». Я им сразу сказал: поймите две простые вещи и вам сразу станет легче — есть казаки и есть казачество. В казачестве кого только нет: армяне, азербайджанцы, русские. А можно еще придумать русячество, япончество, литовчество и делать с этой химерой все, что угодно. Но народ ни при чем.
Или вот, кажется, что уже все перепробовал в еде. И вдруг — что это? «Да это икра, просто особым образом сделана». А это? «А это квас на травах с лавандой». Ай-ай-ай, что ж вы творите!
— Значит иностранцам казачий поп-арт ближе, чем своим.— Те банки с супом «Кэмпбелл» (одна из самых известных работ основоположника поп-арта Энди Уорхолла), который казачий поп-арт вскрыл здесь, они актуальны для всех народов. Глобализм облажался по полной. От одинаковости люди сходят с ума. Зачем ехать в Баку, если он такой же, как Ростов? А разница эта, она выросла на народном колорите. Закатывали в советское время национальные культуры со страшной силой. Говорили о многонациональном народе, а делали безликого советского человека. Мощно делали. Но закатай вишневую косточку в асфальт, а она все равно пробьется.
— О чем у вас шла речь с BBC и FoxNews?
— Вообще-то они приехали, как и все, снять этих страшных казаков — лютые волки, что ты! Приедут фанаты со всего мира на ЧМ, а казаки съедят их вместе с детьми. Англичане-бибисишникитакие: хотим с самым жутким людоедом повстречаться. Это был я. Ну и что? Опять все стереотипы к черту, вместо одного дня на три зависли и уезжать не хотели. И картины мои тогда впервые всплыли. Они говорят: «Вау, в Лондоне это бы прокатило!»
— А как вы общались, на каком языке?
— Для общения иногда и языка не надо. Художника можно понять без слов. Господь-художник творит каждый день, и мы тоже. На моей выставке в «Астор Плазе» были все народы, которые здесь играли на чемпионате. Сначала у нас были наняты переводчики. Но быстро стало понятно, что переводчик не нужен. Общались так: «Fish?» — «О, да, фиш, в Дону, нырять, буль-буль».
«Сазан».
— На вывоз картин нужно особое разрешение, но все, что можно вывезти: сувениры, майки, все разобрали. И это вызвало гордость не за казачий поп-арт, а за нашу землю — с этим высоким небом, звенящим воздухом, окоторой у них осталась память и которая все сама им рассказала, без нас. Наше южное искусство, я на него не имею право, я к нему только прикоснулся. Я просто несу эту радость. Поп-арт казачий — яркий, он как комплимент, как доброе слово. Хотя многих людей он раздражает. Но картины сами за себя постоят. Я свою землю и культуру полюбил не по принуждению. Я везде побывал, все посмотрел, но не могу я без этой степи, потрескавшейся земли, без того, чтобы босиком походить по ней. Мы каждый год ездим на плотах по Дону, и я в шоке — не знаю своей земли! Каждый раз открываю для себя новое. Я там нахожу и Швейцарию, и Германию, и Азию, что хочешь. Как Дон Иваныч все в себе вместил? Или вот, кажется, что уже все перепробовал в еде. И вдруг — что это? «Да это икра, просто особым образом сделана». А это? «А это квас на травах с лавандой». Ай-ай-ай (смеется), что ж вы творите!
— Какой была самая неожиданная оценка твоей работы?
— У меня есть работа из лего — «Спас Нерукотворный». Все самое неожиданное связано с ним. Вот, на мою первую выставку заходит важный искусствовед. Заходит, осматривается скептически. Поворачивается, видит его и — падает. Падает прямо на попу. Потом переворачивается на карачки и, не говоря ни слова, быстро выползает из зала. Никто ничего не понял, не успел. Это все заняло шесть секунд. Просто настоящий чаплиновский гэг. Больше она не приходила. The end.
«Спас Нерукотворный» (работа из лего).
— Ну, смотри, я сейчас хожу в хамском…
— Хамском? Это что-то библейское?
— Я даже как-то не задумывался (задумывается). Все хамское — от Хама, чуждое, не наше. Мы, казаки, так называем обычные вещи, которые носим. Но на праздник мы одеваемся в казачью одежду.
— Но казачья одежда — это зипун и папаха, юбка-панёва и парчовая кичка.
— Наша национальная одежда очень серьезно развивается. Появляются новые ткани, новые виды огранок ювелирки, и все это вплетается в пояса, браслеты. Знаешь, я на многих свадьбах был. Сегодня девчонки такие типа передовые: «Я буду выходить замуж в шортах, приеду на мотоцикле, буду в бассейн прыгать». Но стоит тебе подойти и потрогать настоящее обрядовое платье, ты поймешь, что оно даже с точки зрения технологий — XXI век. То, в чем мы ходим — кривые швы, нитки торчат — это хамские технологии Ивановской области. То, что там, — фантастика.
— А что-то повседневное нехамское у казаков есть?
— Конечно! Я только из инстаграма знаю больше десяти модных домов, которые шьют современную казачью одежду для каждого дня. Линейка в 30-40 платьев и сарафанов. И по мужской линии — обалденские просто! Я вот на осень хамские рубашки брать не буду, закажу казачьи. Они подходят ко всему. Много раз я на важные сейшены выезжал так: казачья рубаха, дорогой казачий пояс, папаха и костюм Prada. Ух!
— Любимый вопрос журналистов: ваши творческие планы?
— Я вчера лежал на диване и понял, что я от всего устал. От стихов, музыки, дизайна. Ничего неохота уже дней пять. Нет идей. Но под вечер случилось чудо. Жена показала фотки про это лето. И там бабочки у тещи на Хопре, и — все, я не могу, у меня целый мир уже сложился. Я хочу в квадратах метр на метр этих фантастических бабочек рисовать, ну вот, посмотри (показывает на экране смартфона), классные? Как называются, не знаю, но Адам же называл сам животных в раю, можно переназвать, это право у нас есть, мы же соавторы мира. Мне вот имя удод не нравится...
Максим Ильинов с детьми Тихоном, Варварой и Марией.
Из бумажного архива «Нации», №27, осень 2019 года.
